Памяти моей бабушки,

Валентины Александровны Прянишниковой (1932-2009),

которая до конца своей жизни оставалась человеком. 

Написано на основе ее рассказов о себе и краткой биографии авторства Е. Глистиной.

МОЁ ПОКОЛЕНИЕ

 

Помню детство золотое: солнце, город и река.

Как росли мы на приволье в сладких дебрях тутника!

Как, едва реку завидев, раздевались до трусов.

Как звучал многоязыко гомон детских голосов.

 

Как купались до озноба, снова грелись на жаре.

Как тарантулов жестоко заливали в их норе.

В зарослях ужей ловили, брали ящериц за хвост.

А однажды мой братишка черепаху мне принёс!

 

Как в путину, в гущу воблы стоймя ставили весло.

Как, идя по мелководью, рака цапнешь – и в ведро!

Как рыбёшку мы черпали наволочкой, без сетей.

С хрустом жарили тарашку, чтоб не замечать костей.

 

Что крупнее – выбирали и засаливали впрок.

Воблы из окон свисали, как гирлянды в Новый Год!

Кто постарше – волновался, веселясь не от души:

Гром военный раздавался – по Европе шёл фашизм!

 

Грохотал сапог немецкий, приближая к нам войну,

Но решил народ советский отстоять свою страну.

Дружно жили все народы, населявшие её,

Но... познало все невзгоды поколение моё.

 

Это наше поколенье отправляли в Бухенвальд!

Это наши братья, сёстры не вернулись к нам назад!

Я успела закалиться, просмотрев киножурнал –

Молча ненавидел фрицев потрясённый кинозал.

 

Там в печах детей и взрослых жгли фашисты-стервецы!

Шли из зала добровольцы – наши братья и отцы.

Мы в войну росли, мужали, закалялись в той борьбе,

По-солдатски воевали, были взрослыми вполне.

 

Все простые люди фронту отдавали, что могли.

Мы – недетские заботы на плечах своих несли.

Как мы в школе замерзали, ручка падала из рук.

Но учиться надо – знали. Физруком был военрук!

 

Как мы строем шли! На зависть всей окрестной детворы.

Начинал наш запевала, и подхватывали мы:

«Эх! Махорочка-махорка, породнились мы с тобой.

Вдаль глядят дозоры зорко. – Мы всегда готовы в бой!»

 

Не беда, что мы девчонки, еле видно нас от парт.

Да солдатам-то на смотре впору так печатать шаг!

Разобрать могли винтовку, пулемёт в момент собрать.

И гранату кинуть ловко, на бегу – не перегнать!

 

И на крышах «зажигалки» мы тушили по ночам.

На ученьях настоящих метко били по врагам!

Это наше поколенье воевало за страну!

И поэтому мы - дети ненавидели войну!

 

Сердце билось не напрасно: мы учились, как в бою.

Знали мы – отдать прекрасно жизнь за Родину свою!

 

1988 г.

 

Одним из самых прекрасных людей в моей жизни и образцом для подражания для меня навсегда останется моя бабушка, Валентина Александровна Прянишникова. В детстве я приезжала на каникулы к ней в Каширу, и она много рассказывала мне о своей жизни, о детстве, выпавшем на военные годы, читала стихи, написанные ей за долгие годы. Своим примером она воспитывала меня, старалась приучить к труду, объясняла, что такое долг и ответственность. Несмотря на страшный диагноз – рак груди, поставленный ей слишком поздно, – она изо всех сил старалась успеть выпустить свою книгу стихов. К сожалению, сделать это удалось только ее сыну – моему отцу – уже посмертно. Сегодня я хочу рассказать вам историю ее жизни, чтобы она и дальше жила в памяти людей.

 

Маленькая девочка по имени Валя родилась 19 мая 1932 года в Астрахани. В тот момент, когда она появилась на свет, кроме нее в семье было уже четверо детей. Жили они бедно, впроголодь: с младых ногтей все приходилось зарабатывать тяжелым трудом. Новой одежды у нее не было – перешивала рваную и ношеную, доставшуюся ей от старших братьев и сестер. Любую еду, которая появлялась в семье, они зачастую делили не только друг с другом, но и с соседями, которым иногда приходилось тяжелее, чем им. Несмотря на эти условия, она обладала живым умом, и к пяти годам сама выучилась читать и писать. В восемь лет, когда она должна была пойти в первый класс, родился ее младший брат. Вместо учебы ей пришлось нянчить его; она прятала хлебные корки, оставшиеся от своей порции, и, когда еды в доме не было совсем, оборачивала их в тряпицу и давала ему сосать, чтобы он не плакал. Зато в девять лет ее взяли сразу во второй класс, потому что развита она была не по годам. После школы Валентина чаще всего шла работать в поле, пасла скот и таскала тяжелые ящики с урожаем, чтобы помочь семье.

 

Помню, из-за того, что грамоте она училась сама, она часто допускала ошибки в ударениях. Так, например, в их доме никогда не было самого обычного кресла, не было этого слова и в лексиконе ее семьи. Поэтому, встречая в книгах слово «кресло», она произносила его с ударением на последний слог: «креслО». Все изменила ее первая учительница, которой в 2005 году она посвятила одно из своих стихотворений:

 

Учительница первая моя,

Меня Вы суффиксам, синонимам учили.

И, несмотря на скуку бытия,

Любить российскую словесность научили.

 

Родными стали Тютчев и Некрасов,

И запросто знакомы были мне

Толстой, Никитин, Пушкин, Фет и Майков,

И Лермонтов с Крыловым наравне.

 

Среди урока вирши сочиняла,

Прислушиваясь к сказанным словам.

Я, в результате, книгу написала,

И сей мой труд я посвящаю Вам.

 

Зимой 1942 года маме чудом удалось купить для нее здоровенные теплые валенки 44-го размера, и Валя пошла в них в школу. Тогда она училась в третьем классе. Оказалось, что в этот день среди всех учеников собирали посылку на фронт, и только ей нечего было передать солдатам. Тогда она сняла с себя валенки и отдала их. Домой пришлось возвращаться в тапочках, и пришла она уже с обмороженными ногами, что сказывалось на ее здоровье до самой старости.

                   

...Меня за это мама не ругала,

Как знать, чего ей стоили они?

Лишь скорбно посмотрела и сказала:

Ну, что же дочка? - Так вот и ходи.

 

Как от мороза ноги опухали,

Когда ходила в школу и домой!

Но мою душу мысли согревали,

Что в валенках моих солдат шёл в бой.

                                                                                                 

 

Не только она сама, но и вся ее семья никогда не забывала о человечности, и об этом бабушка нередко после вспоминала в своих стихах:

 

Прибежала соседка: «Колонну ведут, пленных немцев работать пригнали.

Голодают похоже, подохнут пусть тут!» - Её щёки злорадно дрожали.

Мама хлеб наш взяла, чтоб его отнести, но брат Миша в дверях встал в передней:

«Что ты, мама? С ума-то совсем не сходи. Ведь нас четверо! Хлеб-то последний».

 

«Может быть, наш дядь Митя попал в плен к врагам. Где себе он еду-то достанет?

И вот так же работать ведут его там, но никто и куска не протянет!»

И заплакала молча, дав волю слезам. Мы все рядом стояли безмолвно.

Братец Миша, разрезав наш хлеб пополам, побежал догонять ту колонну.

 

После восьмого класса ей пришлось оставить школу: на свет появилась младшая сестра, за которой нужно было присматривать. Когда та немного выросла, Валя отправилась работать старшей пионервожатой в детский дом. Работа была не из легких как физически, так и психологически: очень многие дети потеряли родителей во время бомбежек, и им была необходима вся возможная любовь и забота. Там она проводила торжественные линейки и праздники, при этом наравне с воспитателями отмывала детей, собирала с них вшей, ночами чистила картошку и готовила, чтобы всех накормить. Только два раза в месяц ей удавалось побывать дома, чтобы отнести маме всю полученную зарплату. Она никогда не умела жить для себя: всегда только для других. Единственная «вольность», которую она позволяла себе, заключалась в том, что она за копейки продавала на базаре свой хлебный паек, и на вырученные деньги покупала книги.

 

...Вот книжный ряд. Вальяжная торговка, облокотясь, листает Брема том.

А перед ней голодная девчонка, глаз не сводя, стоит с открытым ртом.

Все эти книги прочитать мечтая, боясь, чтоб голод вдруг своё не взял

Бегом, слюну голодную глотая, девчонка торопилась на базар.

 

И там паёк свой хлебный продавала, совсем немного за него брала.

На эти деньги книжку покупала. Обратно, на ходу читая, шла.

То плакала, то хохотала звонко, душою отзовясь на мысли взлёт.

Счастливая! - голодная девчонка читала книжки ночи напролёт.

 

Мне не забыть ту славную девчонку! И до сих пор держу я на окне

Потрепанную тонкую книжонку «Происхожденье жизни на земле».

 

Позднее, узнав, что на хлебзаводе освобождают от второй смены тех, кто учится в вечерней школе, бабушка пошла туда, не задумываясь: больше всего ей хотелось получить образование. Она работала в первую и ночную смены, параллельно посещая девятый класс вечерней школы рабочей молодежи. В один прекрасный день девушки из их смены получили комсомольское задание – читать слепым книги по истории и литературе: так она познакомилась со своим будущим мужем. Он лишился зрения из-за опухоли на зрительном нерве, но, поскольку он обладал прекрасным слухом и чувством ритма, его отправили в музыкальное училище в Астрахани, и со временем он стал талантливым баянистом. Пара поженилась и переехала в Каширу.

 

Вдвоем они много ездили по стране, и Валентина часто меняла работу: первое время приходилось даже стегать одеяла. Позже она окончила вечернюю школу общего музыкального образования, работала учителем пения. Вместе с мужем они организовывали выступления, поднимали самодеятельность в селах.

 

– Когда приехала в Новосёлки, – рассказывала она мне и позже своему биографу, – там был сарай с деревянными скамейками, именуемый клубом. По собственной инициативе привезла из Москвы списанные театральные кресла, бархатный занавес, искала талантливых людей, учила их петь, танцевать, читать стихи, делилась опытом самодеятельной работы. Вовлекала в занятия ребятишек.

 

Успела она также окончить университет рабочих корреспондентов им. Ульяновой. Окончательно обосновавшись в Кашире, она родила двух сыновей. В результате несчастного случая младший из них дожил всего до тридцати лет: облился горячим лаком, вскрывая им рояль, и скончался в больнице из-за сильнейших ожогов. Старшего, моего отца, она воспитала, стараясь вложить в него все свои убеждения, привила ему любовь к литературе и музыке. Он успел пройти Афганскую войну, где однажды спас раненого афганца: только благодаря этому ему самому удалось уйти из плена, но это заслуживает отдельной истории. На войне он получил контузию, которая после дала знать о себе инсультом, и остался инвалидом. После этого, пойдя по стопам матери, он начал писать стихи и в настоящий момент издает свои сборники, получил уже несколько литературных наград от Союза писателей России.

 

Конец жизни бабушка прожила с ним вдвоем: пожилая женщина и инвалид, у которого работает всего лишь одна рука, вместе заготавливали на зиму дрова, таскали уголь, топили печку и работали в огороде, вместе с этим продолжая заниматься литературой, читая свои стихи в школах и на разных собраниях. До тех пор, пока здоровье не сдало окончательно, бабушка старалась участвовать во всех городских мероприятиях, изображала Бабу Ягу на детских праздниках, нередко ее имя мелькало в местной газете. И, главное, она никогда не прекращала писать: о людях, войне, стране, детстве, чужих судьбах, – сама жизнь была для нее источником многочисленных сюжетов.

 

Всю себя она отдала Родине и ее народу, стараясь сделать мир вокруг себя хоть немного лучше, что и подтверждают ее слова, написанные в предисловии к ее книге:

 

– Главным достоинством человека, считаю, является человечность. И если, прочтя эту книгу, вы станете чуточку добрее, честнее, справедливее, если вскрикнет болью ваше сердце при виде брошенного ребёнка и беспомощного старика, то я буду считать, что прожила жизнь не напрасно.

 

____________________________________________________________________________________

 

Шурави

Рассказывать о своей жизни отец не слишком любит: слишком многое в ней связано с войной, которая забрала у него самые лучшие годы. Но кое-что я все же знаю – частично от него самого, частично от бабушки, а частично из их стихов. 

Родители с детства учили его, что такое «быть мужчиной». Учили не бояться трудностей, преодолевать все преграды и идти до конца, учили смотреть за хозяйством и работать руками, колоть дрова и выжигать по дереву, играть на пианино и читать книги. В те времена, когда жизнь была намного безопаснее, он совсем мальчишкой пропадал на ночных рыбалках с друзьями, сплавлялся на лодке по Оке. Еще в школе он научился прекрасно стрелять из винтовки и занял первое место по области в этом виде спорта. 

После школы он с готовностью прошел обязательную службу в армии, за это время совершил триста прыжков с парашютом, после поступил в институт и впервые женился. Однако когда он учился на третьем курсе, по стране кинули тайный призыв: начались военные действия в Афганистане. 

Он познал при жизни муки ада,
И рубцов ожоговых не счесть.
В час, когда ему сказали: «Надо»,
Без раздумий отчеканил:»Есть!».
Каждый день потом огонь, и взрывы,
И друзей неправедная смерть.
Как, благополучные, могли вы
На него с презрением смотреть!..

Татьяна Каминная

 

Курсы переподготовки он прошел в боевом отделении «Альфа» и был перенаправлен на фронт. Наверное, сложно найти за последние десятилетия более страшную и кровавую страницу в истории, чем эта. О том, куда он отправился служить, знала только его мать: у всех бойцов брали подписку о неразглашении. Это стало одной из причин, по которым он даже долгое время спустя, после распада СССР, никому не рассказывал о том, что случилось с ним там. 

...Друзья и соседи не знали, что сын мой в горах воевал,
Как прямо с учёбы призвали его добровольцем в Афган.

Как с группой друзей из десанта он рейды в горах совершал.
Как страшную клятву молчанья он перед отрядом давал.
От смерти афганца спасая, в беспамятстве в плен он попал.
И мальчик, племянник афганца, свободу ему возвращал...

В. А. Прянишникова

Тяжелее всего было сначала, когда он еще не знал, что такое – убить кого-то. После первого случая, его, белого как полотно, усадили, дали стакан водки и «закусить курятиной» – сигаретами. Но к этому, как бы жестоко это ни звучало, привыкаешь быстро: гораздо тяжелее привыкнуть к тому, что на Востоке твоим врагом может оказаться каждый – мужчина, женщина и даже ребенок. 

...Один мальчишка предлагал воды.
Всем своим видом выражал радушие.
С улыбками солдаты мимо шли,
Всем нравилось такое добродушие.

Из плошки лейтенант воды попил,
Кивнул ему тепло, как будто сыну.
А тот ручонкой машет: «Шурави»!
И вдруг стреляет лейтенанту в спину.

Шёл позади и видел это я.
Обида тетивой запела тонко.
Взглянул, пройдя... он целился в меня.
Так я невольно выстрелил в ребёнка.

В. А. Прянишникова

Приходилось ли моему отцу сталкиваться с таким? Если честно – я не знаю. Возможно, он просто не рассказывал об этом мне. Зато рассказывал о другом: как тяжело было терять друзей, как он мог сутками лежать в засаде с винтовкой под яростно палящим солнцем и на ледяных камнях, когда поступал приказ «устранить», как опротивели ему борода и длинные волосы за время службы, которые помогали солдатам сойти издалека за «духов», как на всех не хватало воды и пить приходилось буквально что угодно. Рассказывал он и о том, как под защитой внезапной песчаной бури – «афганца» – ему с отрядом посчастливилось уйти из засады, и об одной засаде, уйти из которой им не удалось. 

В том бою в горах он потерял трех друзей, сам получил ранение в голову и потерял сознание. Остаткам его отряда пришлось срочно отступать. Его самого оставили там, потому что сочли мертвым, хотели позже вызвать технику, чтобы собрать тела. Очнулся он только через несколько часов, со всех сторон окруженный трупами своих и чужих. Голова немилосердно болела, язык распух от жажды, ждать помощи в ближайшее время было неоткуда. Остатками воды он наскоро промыл рану и прополоскал рот, перебинтовал голову с помощью походной аптечки. В тот момент, когда он решал, куда пойти теперь, он услышал тихий стон: «Шурави...». Оглядевшись по сторонам, он понял, что один из афганцев, павших в этом бою, был еще жив.

Тот еле двигался и совсем не говорил по-русски, мог только жалобно повторять снова и снова: «Шурави, шурави, шурави». Отец перевязал его раны и взвалил на себя, афганец жестами указывал ему дорогу до своего кишлака. Ему удалось добраться туда только через несколько дней – через горы, превозмогая собственную боль, с трудом переставляя ноги под тяжестью чужого тела, деля на двоих каждую каплю воды и временами теряя сознание от усталости и обезвоживания. После очередного такого «провала», очнулся он уже в глубокой яме. Там было сыро и темно, лунный свет едва доставал до дна. 

То, что до следующей ночи он едва ли доживет, было ясно: афганцы обычно казнили пленных утром. Сбежать тоже не было никакой возможности: во-первых, он был еще слишком слаб, чтобы самостоятельно карабкаться  по почти отвесным стенам каменистого мешка, а во-вторых, наверху ходил часовой. Оставалось только воспользоваться передышкой, чтобы набраться сил и мужества для грядущей смерти. Он просидел там несколько часов, то проваливаясь в забытье, то прислушиваясь к шагам наверху и гадая, сколько еще осталось до рассвета. Вдруг, в один прекрасный момент, он понял, что наверху никого нет, а через несколько минут сверху раздался негромкий голос: «Шурави!». 

В яму упала веревка. Не медля ни минуты, отец вскарабкался по ней и выбрался наружу. Там ему предстал совсем еще мальчишка, который тайной тропой провел его обратно в горы. Спаситель знал несколько слов по-русски, и смог объяснить, что он – племянник того самого раненого афганца. Через пару километров он оставил его, показав путь дальше и дав с собой в дорогу воды и еды. Только благодаря этому мой отец смог благополучно вернуться обратно в часть, где уже готовились отправлять похоронку его матери. 

...Крепко обнял его на прощанье, и сказал я: «Спасибо, браток».
А потом зашагал я на запад, ну а он повернул на восток.
И теперь я порой среди ночи вижу, как погибают свои,
И опять, то ль во сне, то ль воочью, снова слышу я зов: «Шурави»!

В. А. Прянишникова

Я уже говорила, что у него была не единственная причина молчать о том, что происходило в Афганистане. Второй, даже более весомой, чем подписка, была страхом за семью. Несмотря на то, что у него, как у капитана, были свои люди в подчинении, он нередко получал одиночные задания по устранению того или иного «объекта», и зачастую это были люди опасные, обладающие там немалой властью. После одного из таких заданий, выполнить которое ему не удалось, произошла утечка информации, и за его голову в Афганистане была объявлена награда. Долгое время он не распространялся о том, что воевал там, потому что опасался, что его могут узнать те, кто охотился за ним. 

За время своей службы отец получил награды, но за что именно – никогда не уточнял. 

«Внимательно слушают солдаты срочной службы рассказ об Афганистане, стране, застрявшей, по мнению рассказчика, где-то в четырнадцатом веке, о нелегкой службе – до сих пор дают знать о себе серьезные ранения. И на вопрос: «За что именно получили Звезду и орден Боевого красного знамени?», – Александр отвечает очень лаконично: «За выполнение боевого задания»...» © Газета «Каширские известия», статья о встрече в честь годовщины трагических событий в Цхинвале, 18.08.2009

Возвращение на «гражданку» после вывода советских войск из Афганистана далось ему нелегко. Он просыпался по ночам с криками, хватался за табельное оружие, не узнавал в этом состоянии свою семью... Жена, с трудом дождавшаяся его, забрала их маленького сына и подала на развод (несмотря на это, он по сей день поддерживает общение с ними обоими). Так продолжалось несколько месяцев, пока он не решил, волевым усилием, покончить с этим: на годы упрятал подальше форму и все награды, а табельное, должно быть, до сих пор покоится где-то на дне Оки. Тогда же он начал писать свои первые стихи, изливая в них свою боль. 

Наконец, восстановившись после службы, он, все еще тяготея душой к прекрасному, занялся реставрацией и настройкой музыкальных инструментов: пианино и роялей. Через некоторое время познакомился с моей мамой. Наличие у нее двух сыновей его нисколько не смутило – более того, младшего, у которого не было официального отца, он начал сразу считать своим. Девять месяцев спустя после их свадьбы родилась я. Роды были тяжелыми, и моя жизнь оказалась под угрозой; целые сутки пришлось провести под реанимационным аппаратом, предназначавшимся только для перевозок, пока отец тряс врачей и собирал деньги, чтобы поместить меня в Склифосовского. Сумма была немаленькая, несколько тысяч долларов, но, к счастью, его ремесло в то время приносило ему хороший доход. Весь месяц, пока врачи боролись за мою жизнь и следили за состоянием, он ездил ко мне, не пропустив ни единого дня. 

Я до сих пор жалею, что не запомнила его относительно здоровым человеком: когда мне было несколько лет от роду, произошло несчастье. Отец стоял на стуле и вкручивал лампочку, в тот момент у него случился инсульт – Афганистан напомнил о себе, когда не ждали. Скорая ехала слишком долго, и у него, несмотря на усилия врачей, почти полностью парализовало левую половину тела. После выписки из больницы, он больше не мог работать из-за инвалидности, как не мог и «сесть на шею» мамы. Разводиться они не стали, но он уехал жить в Каширу и помогать своей, уже пожилой на тот момент, матери. 

Тем не менее, несмотря ни на что, он при каждом случае ездил в другую часть Подмосковья ко мне – а это около пяти часов на нескольких электричках, метро и автобусах, однажды даже оделся в костюм Деда Мороза, а бабушка – Снегурочки. Когда я выросла, на свою более чем скромную пенсию он водил меня в оперу, театр и музеи, подчас питаясь одной картошкой; вдвоем с бабушкой они учили меня рыбачить на Оке, куда, несмотря на то, как тяжело им было ходить, мы добирались пешком, за несколько километров от дома. Вместе они стали членами литературного сообщества «Зодиак», нередко приводили на собрания и меня; вскоре их начали приглашать на мероприятия в библиотеки, школы и музеи. Вот цитата из одного такого отчета о встрече: 

 «О себе, о войне, о погибших товарищах, о первой любви, о долге, о Родине... Обо всем Александр Владимирович говорил с ребятами. Говорил с помощью своих стихов. Приятно было замечать, что подростки слушают и слышат стихи поэта. В зале стояла тишина – свидетельство того, что каждая строчка, каждое слово проходило через сердце и разум учащихся. А ведь нам, педагогам, так тяжело достичь этого на учебных занятиях. 

 Мы часто безрезультатно втолковываем ребятам необходимость трудиться, а поэт стихотворением:

Жизнь тогда проходит честь по чести,
Когда честь ту с детства берегут.
И всегда на самом первом месте
Должен быть у человека труд…

рассказывает о своем деле, о себе и простых жизненных основах, и ребята ему верят.

Рассказывая о несчастной любви других молодых девчат, автор как будто прорисовывает картины из жизни девчонок, сидящих в зале. И советы дает не присутствующим, а тем, «из стихотворения». Но каждый их принимает в свой адрес. Такой простой и мудрый способ».

Одной рукой, ни на кого не полагаясь, отец по мере возможностей делал ремонт в старом доме, поднимал лестницу на второй этаж, работал с такой энергией и силой, словно он по-прежнему тот мальчишка, что вырос здесь когда-то. Все это он делает и сейчас, только уже без бабушки, не упуская при этом ни единой возможности вложить немного света в души подрастающему поколению: 

Я помню, меня мама провожала
На службу в армию. Собрался к нам народ,
И мама в шутку громко объявляла:
«Князь Игорь отправляется в поход».

Бодрились парни, плакали девчата.
Съедались вмиг застолья чудеса.
«Ванёк, ты не ходил бы во солдаты…» –
Нестройно выводили голоса.

И вспоминая этот вечер славный
И то, как отправлялся я в поход,
Я выжигал гравюру «Ярославна»
И представлял, как мама меня ждёт.

Порою выражение надежды
Ловлю я снова в маминых глазах.
Гравюра на стене висит, как прежде,
Как память о несбывшихся мечтах.