Александр Твардовский

Я убит подо Ржевом


Я убит подо Ржевом, 
В безымянном болоте, 
В пятой роте, 
На левом, 
При жестоком налете. 

Я не слышал разрыва 
И не видел той вспышки, — 
Точно в пропасть с обрыва — 
И ни дна, ни покрышки. 

И во всем этом мире 
До конца его дней — 
Ни петлички, 
Ни лычки 
С гимнастерки моей. 

Я — где корни слепые 
Ищут корма во тьме; 
Я — где с облаком пыли 
Ходит рожь на холме. 

Я — где крик петушиный 
На заре по росе; 
Я — где ваши машины 
Воздух рвут на шоссе. 

Где — травинку к травинке — 
Речка травы прядет, 
Там, куда на поминки 
Даже мать не придет. 

Летом горького года 
Я убит. Для меня — 
Ни известий, ни сводок 
После этого дня. 

Подсчитайте, живые, 
Сколько сроку назад 
Был на фронте впервые 
Назван вдруг Сталинград. 

Фронт горел, не стихая, 
Как на теле рубец. 
Я убит и не знаю — 
Наш ли Ржев наконец? 

Удержались ли наши 
Там, на Среднем Дону? 
Этот месяц был страшен. 
Было все на кону. 

Неужели до осени 
Был за н и м уже Дон 
И хотя бы колесами 
К Волге вырвался о н? 

Нет, неправда! Задачи 
Той не выиграл враг. 
Нет же, нет! А иначе, 
Даже мертвому, — как? 

И у мертвых, безгласных, 
Есть отрада одна: 
Мы за родину пали, 
Но она — 
Спасена. 

Наши очи померкли, 
Пламень сердца погас. 
На земле на проверке 
Выкликают не нас. 

Мы — что кочка, что камень, 
Даже глуше, темней. 
Наша вечная память — 
Кто завидует ей? 

Нашим прахом по праву 
Овладел чернозем. 
Наша вечная слава — 
Невеселый резон. 

Нам свои боевые 
Не носить ордена. 
Вам все это, живые. 
Нам — отрада одна, 

Что недаром боролись 
Мы за родину-мать. 
Пусть не слышен наш голос, 
Вы должны его знать. 

Вы должны были, братья, 
Устоять как стена, 
Ибо мертвых проклятье — 
Эта кара страшна. 

Это горькое право 
Нам навеки дано, 
И за нами оно — 
Это горькое право. 

Летом, в сорок втором, 
Я зарыт без могилы. 
Всем, что было потом, 
Смерть меня обделила. 

Всем, что, может, давно 
Всем привычно и ясно. 
Но да будет оно 
С нашей верой согласно. 

Братья, может быть, вы 
И не Дон потеряли 
И в тылу у Москвы 
За нее умирали. 

И в заволжской дали 
Спешно рыли окопы, 
И с боями дошли 
До предела Европы. 

Нам достаточно знать, 
Что была несомненно 
Там последняя пядь 
На дороге военной, — 

Та последняя пядь, 
Что уж если оставить, 
То шагнувшую вспять 
Ногу некуда ставить... 

И врага обратили 
Вы на запад, назад. 
Может быть, побратимы. 
И Смоленск уже взят? 

И врага вы громите 
На ином рубеже, 
Может быть, вы к границе 
Подступили уже? 

Может быть... Да исполнится 
Слово клятвы святой: 
Ведь Берлин, если помните, 
Назван был под Москвой. 

Братья, ныне поправшие 
Крепость вражьей земли, 
Если б мертвые, павшие 
Хоть бы плакать могли! 

Если б залпы победные 
Нас, немых и глухих, 
Нас, что вечности преданы, 
Воскрешали на миг. 

О, товарищи верные, 
Лишь тогда б на войне 
Ваше счастье безмерное 
Вы постигли вполне! 

В нем, том счастье, бесспорная 
Наша кровная часть, 
Наша, смертью оборванная, 
Вера, ненависть, страсть. 

Наше все! Не слукавили 
Мы в суровой борьбе, 
Все отдав, не оставили 
Ничего при себе. 

Все на вас перечислено 
Навсегда, не на срок. 
И живым не в упрек 
Этот голос наш мыслимый. 

Ибо в этой войне 
Мы различья не знали: 
Те, что живы, что пали, — 
Были мы наравне. 

И никто перед нами 
Из живых не в долгу, 
Кто из рук наших знамя 
Подхватил на бегу, 

Чтоб за дело святое, 
За советскую власть 
Так же, может быть, точно 
Шагом дальше упасть. 

Я убит подо Ржевом, 
Тот — еще под Москвой... 
Где-то, воины, где вы, 
Кто остался живой?! 

В городах миллионных, 
В селах, дома — в семье? 
В боевых гарнизонах 
На не нашей земле? 

Ах, своя ли, чужая, 
Вся в цветах иль в снегу... 

Я вам жить завещаю — 
Что я больше могу? 

Завещаю в той жизни 
Вам счастливыми быть 
И родимой отчизне 
С честью дальше служить. 

Горевать — горделиво, 
Не клонясь головой. 
Ликовать — не хвастливо 
В час победы самой. 

И беречь ее свято, 
Братья, — счастье свое, — 
В память воина-брата, 
Что погиб за нее. 

1945-1946