Тематика тринадцатой сессии оказалась крайне широка – несложно и заблудиться среди книжных томов, так и не добравшись до сцены. Я в конце концов решилась рассказать о программной и нежно любимой абсурдистской пьесе Эжен Ионеско – «Носорог».
Это чудо изучают в университете в курсе зарубежной литературы, но честно скажу, при первом прочтении я мало что поняла в этой пьесе, разве что то, что быть носорогом и плыть против течения стильно, модно и молодежно
. А вот со второго прочтения уж смогла насладиться и мастерством автора, и безжалостной точностью юмора (так и вспоминается гоголевское «Над чем смеетесь?») и неоднозначностью трактований.
Пьеса начинается вроде бы реалистично, с беседы двух приятелей, один из которых поучает второго, как надо жить. Надо просто собраться и преодолеть любое препятствие – не правда ли, крайне знакомая риторика?...
"Ж а н. Ужасно, ужасно. Мне стыдно, что у меня такой друг.
Б е р а н ж е. Вы уж очень строги ко мне...
Ж а н. А разве с вами можно иначе?
Б е р а н ж е. Но послушайте, Жан. У меня здесь нет никаких развлечений; в этом городе подыхаешь от скуки; не могу я жить только работой, корпеть изо дня в день на службе восемь часов, и за целый год всего-навсего три недели отпуска летом! В субботу вечером я чувствую себя совершенно вымотанным; ну и вот, чтобы разрядиться, вы понимаете...
Ж а н. Все, дорогой мой, работают, и я тоже работаю, как все, изо дня в день восемь часов в конторе; и у меня тоже всего три недели отпуска в году, и тем не менее посмотрите на меня... Нужно немного силы воли, только и всего!..
Б е р а н ж е. О, не у всех такая сила воли, как у вас. А я вот не могу. Не могу приспособиться к этой жизни.
Ж а н. Каждый должен приспособиться. Подумаешь — сверхчеловек.
Б е р а н ж е. Я не претендую...
Ж а н (перебивает). Я, знаете, не хуже вас и даже, чего там скромничать, много лучше. Сверхчеловек — это человек, который выполняет свой долг.
Б е р а н ж е. Какой долг?
Ж а н. Ну, свой долг... скажем, долг служащего.
Б е р а н ж е. Ах да, свой долг служащего".
Но внезапно эту беседу прерывает треск и топот: по городу пробегает носорог. Да что там, один носорог – уже больше половины населения, как вскоре выяснится, превратилось в носорогов, скоро они захватят радио и телеграф и начнут склонять на свою сторону оставшихся людей… Так в пьесу исподволь вплетаются мрачные кафкианские нотки. Превращение, то самое, жутковатое и необратимое, только в этот раз в носорога, уже начинается. Остается только попытаться понять, хорошо ли это – отринуть условности жизни и превратиться в свободного дикого зверя, или же важно до последнего держаться за человеческое в себе.
«Б е р а н ж е. Носорогом! Мсье Папийон стал носорогом! Вот так так! Ну, знаете, это совсем не смешно! Почему вы мне не сказали раньше?
Д ю д а р. Да, видите ли, у вас нет чувства юмора. Ну, я и не хотел вам говорить... не хотел вам говорить потому, что ведь я вас хорошо знаю, вот я и опасался, что вам это совсем не покажется смешным, а только еще больше напугает. Вы чересчур впечатлительны!
Б е р а н ж е (вздымая руки к небу). Нет! Подумать только... Мсье Папийон!.. С его-то положением!
Д ю д а р. Это, во всяком случае, доказывает полное бескорыстие его превращения.
Б е р а н ж е. Он не мог этого сделать нарочно, я уверен, что это случилось с ним помимо его воли.
Д ю д а р. А что мы об этом знаем? Трудно сказать, какие побуждения могут заставить человека на что-то решиться.
Б е р а н ж е. Во всяком случае, это был неудачный шаг. Наверное, у него были какие-то скрытые комплексы. Ему надо было полечиться психоанализом.
Д ю д а р. Что ж, даже такой переход из одного состояния в другое тоже ведь может кое-что выявить. Каждый ищет себе облегчения, в чем может.
Б е р а н ж е. Я уверен, его на это подбили, а он поддался.
Д ю д а р. Это может с каждым случиться!
Б е р а н ж е (испуганно). С каждым? О нет, только не с вами, нет, правда, не с вами? И не со мной!
Д ю д а р. Надеюсь.
Б е р а н ж е. Ведь не могут же нас... ну, скажите, ведь... правда? Не могут? Не могут?
Д ю д а р. Ну разумеется, разумеется».
В пьесе не обошлось и без политики: за «оносороживанием» Ионеско скрыл символ массовой приверженности безумной идеи. А если посмотреть на год написания пьесы (1959), то нетрудно вспомнить, от вируса какой идеи в то время медленно оправлялась и что переосмысливала Европа. Иногда сохранять в себе человечность больно и непросто – и об этом тоже напоминает Ионеско. Проходят времена – и находятся новые носороги…
«Зло, зло! Пустое слово! Кто это может знать, где зло, а где добро? Одним нравится одно, другим другое. Вы-то главным образом боитесь за себя. В этом все и дело. Но, право же, вы никогда не превратитесь в носорога... У вас к этому нет призвания!».
«Если бы люди принимали близко к сердцу все, что происходит, они не смогли бы жить».
«Носорог» из тех пьес, которые можно перечитывать не по разу, с удовольствием рассматривая отдельные эпизоды. Чего стоит сжатые в несколько строчек долгие годы семейной жизни, которую за пару минут проживают герои. Или стремление Ботара, одного из героев, во всем отыскать «заговор», «виноватых» и доложить о них куда надо. Или алкогольный эскапизм главного героя – сейчас он вызывает грустную улыбку…
«Я же объясняю вам, что я пью коньяк только потому, что он предохраняет от другого, еще худшего, да-да, у меня все рассчитано. Вот кончится эпидемия, и я брошу пить. Я еще до этих событий решил бросить, но вот пришлось временно отложить!».
На эскизе, ожидаемо, нарисовался носорог – я старалась сделать его достаточно стилизованным, «собрать» из резких линий, чтобы он соответствовал духу пьесы. Мне хотелось бы, чтобы это было кольцо, равно подходящее и мужчинам и женщинам. Это крупная печатка, квадратная, как портрет - в пьесе появляются портреты людей и головы носорогов, причем носороги выглядят лучше. На ней голова носорога, но с человеческим глазом, в качестве вставки можно использовать камушек любого цвета. Шинку кольца не рисовала, поскольку она, кажется, должна быть просто гладкой. Думала сначала о шинке в виде галстука, символизирующего давление человеческого мира, но потом решила, что перемудрю.
Круглый вариант, как мне кажется - менее выразительный.
«Если бы все это случилось не у нас, а где-нибудь в другой стране, а мы бы узнали из газет, то можно было бы спокойно обсудить, рассмотреть явление со всех сторон, сделать объективные выводы. Можно было бы организовать научные дискуссии, привлечь академиков, писателей, законоведов, ученых, а также художников. Это было бы интересно, увлекательно, из этого можно было бы многое вынести. Но когда мы сами вовлечены в события, когда мы вдруг сталкиваемся с грубой реальностью фактов, нельзя не чувствовать, что все это касается нас непосредственно, и это настолько ошеломляет, что просто невозможно сохранять хладнокровие».
Не знаю, всегда ли можно сохранить хладнокровие, но вот человечность – нужно, оттого я и сохранила своему носорогу человеческий глаз. Впрочем, тем и прекрасны абсурдистские пьесы, что каждый может увидеть в них что-то свое.
